Надежда Кожушаная - Разлука [=Зеркало для героя]
Беглецы
Немчинов стоял у проволоки. Тянул ее, тащил, ободрал руки об нее. Она продиралась из земли нескончаемо, долго, а шум погони приближался…
Сергей на ходу вскочил в поезд, в тамбур. Проводница кричала на него, выговаривала. Он не слушал.
Пыхнуло протуберанцем и взошло солнце.
Хроника 49-го
Сергей Пшеничный в прямом смысле слова бежал от прошлого. Постоянно переезжая с места на место, он уже не замечал цикличности, однообразия дня. Растворился в разноликости мест и трудовой энергии жизни. Течение времени он подменил переменой пространства и, не задерживаясь нигде больше чем на один день, все ехал и ехал на восток. Туда, где начинается день. Тихий океан остановил его. Из-за кромки его бесконечного далека взошло солнце. Как и что он пережил в пути, мы не узнаем. Мы увидим то, что мог видеть и он: жизнь огромной страны с хроникой того времени, конца сороковых. Хроника жизни и труда, которая закончится началом нового дня.
Прямая речь
Видит эту хронику и Андрей Немчинов, сидя в темном зале красного уголка шахтоуправления.
Хроника кончилась, зажегся свет. Зал оказался битком набитым шахтерами, пришедшими сюда после работы, как в тот раз, когда Сергей Пшеничный проспал и хронику, и собрание.
Немчинов, не оглядываясь на президиум, продирался к выходу сквозь тесно стоящих людей, аплодировавших…
…Тюкину, взобравшемуся на трибуну.
— Шахтеры, друзья! — начал Тюкин. — Все вы уже ознакомились с телеграммой из министерства, которую мы получили сегодня. Партия поставила перед нами конкретную задачу: принять меры к безусловному выполнению майского плана добычи и поставки коксующегося угля. Мы знаем, как заботится партия и правительство об улучшении жизни советского народа. Первого марта было произведено очередное понижение цен более чем на тридцать наименований. Теперь нам угольком это подкрепить надо, чтобы еще больше росла мощь советского государства. На повестке дня предложение нового инженера товарища Немчинова о шахте «Пьяная». Слово предоставляется лучшему забойщику шахты товарищу Бухареву.
Шахтеры зааплодировали. Бухарев вышел на трибуну.
— Товарищи! — Перед ним был листочек с аккуратно записанной речью. — Кажется, недавно только закончилась война, и вот опять вырос и гремит Донбасс. А вместе с ним и наша жизнь в гору идет. Прямо скажу: душа радуется, как подумаешь о нашем родном товарище Сталине, о том, как верно ведет он наше государство. Нет в мире ничего сильнее советского строя!
Аплодисменты.
Немчинов вошел в кабинет Тюкина, снял трубку телефона.
— Два двенадцать… Жду. — Подождал, сказал: — Сегодня будет совершена попытка ограбления машины с зарплатой шахтеров. Требуется усилить охрану кассы шахтоуправления.
— Кто говорит? Кто говорит? — заговорили в трубке. Немчинов положил трубку и сказал себе:
— Говорит Москва. Вышел.
А Бухарев продолжал:
— Люди в Советской стране сами строят свое счастье. Невелика цена легкому счастью, и уходит оно с той же легкостью, с какой заглянуло. Счастье надо уметь завоевывать, строить его прочно и уверенно, как строят большой дом для большой красивой жизни. — Бухарев откашлялся, продолжал: — Многие рабочие у нас имеют большие заработки. Стахановцы зарабатывают в месяц от трех до шести тысяч рублей и более. Горняки шахты готовят достойную встречу семидесятилетию любимого вождя товарища Иосифа Виссарионовича Сталина. Трудно выразить чувство благодарности, любви и признательности каждого из нас, наших семей к родному товарищу Сталину!
Аплодисменты. Аплодисменты.
— Со Сталиным мы побеждали, побеждаем и будем побеждать!
Аплодисменты. Шахтеры встали и аплодировали стоя. Казалось, речь Бухарева закончена, ему остается взять бумажку и сойти с трибуны. Но он откашлялся и продолжал…
Знакомые слова
Немчинов уже вышел со двора шахтоуправления, вывел из-под крыши мотоцикл. Речь транслировалась через динамики на весь поселок.
— И в этом смысле, дорогие товарищи, — сказал Немчинов себе под нос.
— И в этом смысле, дорогие товарищи, — продолжал Бухарев, — чрезвычайно важной представляется мне инициатива, проявленная новым инженером, представителем, так сказать, шахтерской интеллигенции. Всего один день человек на шахте, а как глубоко проникся ее проблемами. В корень смотрит товарищ Немчинов. Побольше бы нам таких инициатив. Еще важнее то, что мы всем миром, так сказать, принимаем живое участие в решении этого вопроса. Не только слепо выполняем задачи, спущенные нам сверху, но и сами печемся о будущем нашего шахтерского края.
Немчинов завел мотоцикл, посмотрел на пацанов, толкавшихся возле двери шахтоуправления: матери были внутри, и пацаны дрались.
— Дерешься? — спросил Немчинов.
— Ну и что?! — крикнул пацан и опять бросился в драку. Мотоцикл оглушительно взревел мотором и вынесся со двора.
— Но, товарищи! — Пауза в речи Бухарева значительная «переходная», во время которой Немчинов с грохотом несется по улицам Грушовки. Все мы также знаем реальное положение вещей. Вам всем известно, с каким трудом с наступлением зимы мы буквально выдираем уголь для отапливания шахтерских домов, для своих, так сказать, личных нужд. И это жизнь, товарищи. Наша с вами жизнь. Шахта «Пьяная» дает в сутки двадцать тонн угля. Это не много. Но и не мало. И давать может больше! По предложению того же товарища Немчинова даже своевременный и строгий учет порожняка позволит значительно повысить добычу угля. Я сам берусь быть первым помощником товарищу Немчинову в этом насущном и, главное, товарищи, реальном вопросе.
Я здесь!
Немчинов доехал до бугра, где стоял сарай, куда они с Сергеем попали в первую ночь, и крикнул просто так, по привычке:
— Сергей!
Не дожидаясь ответа, зная, что ответа не будет, поехал дальше, направив мотоцикл вверх на склон, как Бухарев «Победу», в самом крутом месте. Мотоцикл ревел и визжал, рискуя перевернуться, и наконец заглох.
И тогда только Немчинов услышал сверху:
— …Я здесь! — изо всех сил кричал от сарая Сергей Пшеничный. Немчинов увидел товарища, оставил мотоцикл, молча стал карабкаться по бугру, соскальзывая.
— Обойди! — крикнул Сергей и побежал навстречу.
Они стояли рядом, вцепившись друг другу в локти. Немчинов тряс Сергея — и разрыдался вдруг истерично, как баба, выл и давил ему руки пальцами.
Сергей растерялся, попытался успокоить, но не выдержал и разрыдался сам.
Так они постояли, рыдая навзрыд и держа друг друга за локти.
Какие же они люди?
Они сидели в сарае. Немчинов выгребал из-за досок приготовленные на случай продукты, бутылку коньяка, хрустальный бокал с не сорванной еще наклейкой.
Пшеничный улыбался и смеялся своим только что бывшим слезам. Вздохнул полно, как вздыхают после плача.
— Вот. — Немчинов тоже стал спокойнее. Видно было, что у него сломан передний зуб. Весь он был какой-то постаревший, опухший, еще и заплаканный. Улыбался и смотрел по сторонам бессмысленно. Говорил медленно, как будто все время вспоминал, что именно хотел сказать, и старался не забыть ничего из приготовленного.
— А я сначала не понял, что ты уехал: «Где Сергей?» Даже ждать не сразу стал, пока понял. Пей, — налил коньяк, придвинул, — я не буду. Я тут попил одно время, не могу. Во. — Показал сломанный зуб, махнул рукой, улыбнулся в пространство. — Один раз ночью сплю: бабах! Вскочил: А может, его завалило на шахте?! На «Пьяной»! Идиот… Икра. Как у Луспекаева, да? Помнишь: «Ваше благородие, госпожа удача!..»
Пшеничный выпил, размяк, прислонился к стене.
— Похорошело? — спросил Немчинов, и оба посмеялись просто так, от радости.
— Сейчас поешь, — сказал Немчинов. — Я тебе твоих родителей покажу. Отца утром вызвал, чтобы с матерью побыл. Гуляют. Мать счастливая: жена начальника! Хороший мужик, он напишет. И роман, и что хочешь. Про гидростанции ты рассказывал, ты не помнишь. Когда с «моллюсков» шли.
— «Баб не видел я года четыре!» — спел Пшеничный.
Немчинов закатился радостным смехом, счастливый оттого, что есть кто-то помнящий рядом с ним. Помолчали.
— Рассказывай, — сказал Сергей. — Как ты тут?
— Я тут бог, — сказал Немчинов, — творю. Спасаю. Сегодня Федьку на шахту не допустил — он теперь живой, — на воскресник патефон принесет. Пластинки хорошие. Танцы-шманцы… Бандитов поймали — мужики при деньгах: пиво будет. — Помолчал, подумал, вспомнил. — А, да, денег возьми сразу. А то мало ли… — Вытащил из кармана сложенные в пять раз сторублевки, другие деньги, помельче. — Я, правда, сегодня мотоцикл взял. Машина — зверь! «Киевлянин». А. Ты видел…
Сергей благодушно ухмыльнулся.
— А про деньги не думай. Я каждое утро к Тюкину: «Инженер! Горняк!» И сотня в день. Как у настоящего стахановца.
![Надежда Кожушаная - Война [=Нам не дано предугадать…]](/uploads/posts/books/276859/276859.jpg)